Как писать о харассменте, чтобы не навредить информантам
Колонка-гайд от художницы и активистки Дарьи Серенко
Авторка: Дарья Серенко
Иллюстрация: Маша Захарова
Иллюстрация: Маша Захарова
Публикация: 28/05/2020
Две недели назад мы выпустили статью про домогательства и сексизм на филфаке МГУ. Помимо обсуждений этических норм в отношениях преподавателей и студентов наш материал спровоцировал обсуждение норм журналистской и правозащитной этики. Эта дискуссия и вопросы, которые в ней поднимались, очень важны для нас, и в будущем мы бы хотели избежать допущенных ошибок и максимально внимательно относиться к нашим информантам.
Мы попросили Дарью Серенко — феминистку, художницу и журналистку, работающую с темами гендерного насилия — поделиться своими рекомендациями, которые нужно учитывать при подготовке журналистских материалов про домогательства.
Мы попросили Дарью Серенко — феминистку, художницу и журналистку, работающую с темами гендерного насилия — поделиться своими рекомендациями, которые нужно учитывать при подготовке журналистских материалов про домогательства.
Мнение авторов колонок может не совпадать с позицией редакции.
Несколько недель назад DOXA выпустила статью о домогательствах со стороны преподавателей на филологическом факультете МГУ. Статья вызвала медийную волну, за которой последовало огромное количество дискуссий и обсуждений. Многие студенты и студентки стали делиться в соцсетях своими историями, а следом за статьей появилось одновременно несколько студенческих инициатив, направленных против харассмента в стенах университетов. Позже выяснилось, что одна из героинь исходной статьи не давала прямого согласия на публикацию своей реплики, а затем потребовала удаления всей истории из статьи, а одна из деталей другой истории (по стечению обстоятельств, вынесенная в заголовок статьи) была искажена при пересказе третьим лицом. Авторка статьи и редакция DOXA отреагировали на эту ситуацию добавлением дисклеймера к статье и публичным извинением.
Эта ситуация привела к тому, что те, кто был изначально против того, чтобы такие проблемы поднимались студентами, ухватились за эти два недочёта изначальной публикации. Теперь они предсказуемо используются для того, чтобы подорвать доверие ко всей публикации в целом и обесценить поднятую проблему, а также подвергнуть сомнению реальность историй от других пострадавших.
Эта ситуация привела к тому, что те, кто был изначально против того, чтобы такие проблемы поднимались студентами, ухватились за эти два недочёта изначальной публикации. Теперь они предсказуемо используются для того, чтобы подорвать доверие ко всей публикации в целом и обесценить поднятую проблему, а также подвергнуть сомнению реальность историй от других пострадавших.
“
Когда я говорю об уязвимых людях, я выбираю активистские этические нормы взаимодействия при создании текста
Гендерные темы в журналистике часто пересекаются и с активизмом, и с правозащитой. Я являюсь и журналисткой, и феминистской активисткой, поэтому постоянно ощущаю, как одно может противоречить другому. Но для себя я сделала такой выбор: когда я говорю об уязвимых людях, я выбираю активистские этические нормы взаимодействия при создании текста. Я бы хотела поделиться с вами своим внутренним списком рекомендаций. А еще я поговорила с адвокатом и правозащитницей Мари Давтян, которая входит в рабочую группу закона о профилактике домашнего насилия и выступает эксперткой Консорциума женских неправительственных объединений. Ее реплики будут иллюстрировать некоторые из моих тезисов, так как оказалось, что по многим вопросам наши позиции совпадают.
1
Когда вы готовите материал о харассменте, между вами и вашими героями должны действовать принципы четкого осознанного согласия. Вам стоит получить письменный или устный утвердительный ответ на предложение о публикации.
2
Сверяйте с героинями и представляющими их правозащитными организациями реплики перед публикацией. Да, журналисты не обязаны это делать, но если вы действуете из позиции «не навреди своему герою», этот пункт не покажется вам чрезмерным.
Мари Давтян:
Когда мы [Консорциум женских неправительственных объединений — Прим. ред.] как организация работаем с журналистами, мы всегда сами вычитываем итоговый текст. Когда пострадавшие о чем-то заявляют, они могут изначально описать не все события, потому что волнуются и считают, что какие-то события они не смогут доказать на судебных разбирательствах, либо стесняются о чем-то говорить журналистке / журналисту.
Поэтому они рассказывают о какой-то части обстоятельств, какие-то случаи домогательств упускают и вообще не рассказывают о них. Что-то могли забыть, вспомнить попозже. Все обстоятельства, упомянутые в статье, нужно перепроверять, потому что если пострадавшие обращались в другое медиа, и между публикациями будет несостыковка, то к их словам сразу будут относиться с меньшим доверием.
Когда мы [Консорциум женских неправительственных объединений — Прим. ред.] как организация работаем с журналистами, мы всегда сами вычитываем итоговый текст. Когда пострадавшие о чем-то заявляют, они могут изначально описать не все события, потому что волнуются и считают, что какие-то события они не смогут доказать на судебных разбирательствах, либо стесняются о чем-то говорить журналистке / журналисту.
Поэтому они рассказывают о какой-то части обстоятельств, какие-то случаи домогательств упускают и вообще не рассказывают о них. Что-то могли забыть, вспомнить попозже. Все обстоятельства, упомянутые в статье, нужно перепроверять, потому что если пострадавшие обращались в другое медиа, и между публикациями будет несостыковка, то к их словам сразу будут относиться с меньшим доверием.
3
Перед публикацией проконсультируйтесь с юристами и активистами. Это поможет вам оценить легальные и иные риски вашей публикации для издания и для ваших информанток/информантов. Имейте под рукой контакты юридической и психологической помощи для пострадавшей, поскольку они могут понадобиться вам и вашим собеседникам после публикации.
4
Предупреждайте информантов о возможных последствиях публикации и четко проговаривайте регламент интервью: обозначайте, что вы делаете и зачем, чтобы ваши собеседники чувствовали себя в безопасности и чтобы все происходило прозрачно.
5
Спросите, что вы можете сделать, чтобы минимизировать при публикации вред для участницы/участника разговора. Помните, что ваши герои находятся в уязвимом положении, в том числе и с точки зрения действующего российского правового поля.
Мари Давтян:
Харассмент практически не регулируется в России. Если речь идет о домогательствах в вузах, то можно говорить только об университетских этических кодексах, которые могут так или иначе этот вопрос регулировать и считать этичным/неэтичным поведение профессора. Однако сами по себе эти системы не работают и не существует прозрачного, корректного по отношению к пострадавшим механизма.
Также существует статья 133 Уголовного Кодекса «понуждение к половому сношению», которая не применяется практически никогда. Вот эта юридическая подводка влияет на все, что происходит с пострадавшими дальше. Получается, что у них практически нет никаких механизмов, чтобы этот вопрос разрешить непублично. У пострадавших нет другого выбора, кроме как предавать огласке эти дела.
Харассмент практически не регулируется в России. Если речь идет о домогательствах в вузах, то можно говорить только об университетских этических кодексах, которые могут так или иначе этот вопрос регулировать и считать этичным/неэтичным поведение профессора. Однако сами по себе эти системы не работают и не существует прозрачного, корректного по отношению к пострадавшим механизма.
Также существует статья 133 Уголовного Кодекса «понуждение к половому сношению», которая не применяется практически никогда. Вот эта юридическая подводка влияет на все, что происходит с пострадавшими дальше. Получается, что у них практически нет никаких механизмов, чтобы этот вопрос разрешить непублично. У пострадавших нет другого выбора, кроме как предавать огласке эти дела.
6
Будьте готовы к тому, что согласие на публикацию может быть отозвано и что героиня/герой может передумать или изменить степень своей анонимности. Лучше быть готовыми и к тому, что публичная позиция человека, который дал вам ту или иную реплику, может резко измениться (под внешним давлением, страхом и т.д.). Не вините этого человека.
Мари Давтян:
Бывает, что пострадавшие изначально разрешают использовать свое настоящее имя, когда дают комментарий, а уже потом, когда статья готова или даже опубликована, они отказываются, чтобы его использовали, просят убрать и использовать псевдоним. С одной стороны — журналист не обязан это делать, но с другой — мы объясняем, что уязвимая сторона действительно не всегда до конца понимает, насколько может быть опасно высказываться от своего имени. Мы, конечно, всегда просим журналистов идти навстречу жертвам. Потому что это вопрос не просто достоверности, это вопрос физической и психологической безопасности конкретного человека.
Бывает, что пострадавшие изначально разрешают использовать свое настоящее имя, когда дают комментарий, а уже потом, когда статья готова или даже опубликована, они отказываются, чтобы его использовали, просят убрать и использовать псевдоним. С одной стороны — журналист не обязан это делать, но с другой — мы объясняем, что уязвимая сторона действительно не всегда до конца понимает, насколько может быть опасно высказываться от своего имени. Мы, конечно, всегда просим журналистов идти навстречу жертвам. Потому что это вопрос не просто достоверности, это вопрос физической и психологической безопасности конкретного человека.
7
Никогда не вините своих героев, не задавайте им вопросов, граничащих с виктимблеймингом («А почему ты просто не ушла?»), не транслируйте виктимблейминг в своей статье.
8
Освещая новую для себя тему, помните, что у вас может не быть достаточно этичного и разработанного языка описания проблемы; именно поэтому важно советоваться с активистами и правозащитниками.
Мари Давтян:
Мне кажется, что на вопрос об этичности должны отвечать сами журналисты. Мы все время сталкиваемся с определенной дилеммой. С одной стороны, есть права журналиста. Что услышал, то и передал. Журналист имеет полное право не согласовывать комментарии, которые он получил. С другой стороны, когда мы работаем непосредственно с потерпевшими, большинство журналистов, которые с нами работают, всегда идут навстречу и показывают материал перед публикацией, хотя не обязаны этого делать. Мы объясняем журналистам, почему это важно, почему неправильно понятые или неправильно интерпретируемые слова могут навредить.
Мне кажется, что на вопрос об этичности должны отвечать сами журналисты. Мы все время сталкиваемся с определенной дилеммой. С одной стороны, есть права журналиста. Что услышал, то и передал. Журналист имеет полное право не согласовывать комментарии, которые он получил. С другой стороны, когда мы работаем непосредственно с потерпевшими, большинство журналистов, которые с нами работают, всегда идут навстречу и показывают материал перед публикацией, хотя не обязаны этого делать. Мы объясняем журналистам, почему это важно, почему неправильно понятые или неправильно интерпретируемые слова могут навредить.
9
Не выпрашивайте лишнюю детализацию для фактуры материала, если видите, что героиня/герой сопротивляется этому и ей/ему не хочется об этом вспоминать.
Мари Давтян:
Психологический аспект, который мне кажется важным: избегайте излишней детализации самих домогательств, самого насилия в статьях и в описаниях. К сожалению, до сих пор многие журналисты этим грешат и обмусоливают эти подробности: кто, куда и как к кому залез и так далее. Конечно, это неприятно и для самих пострадавших. Даже сама ситуация, когда их об этом спрашивают, задают эти вопросы, может их травмировать. Конечно, это остается на усмотрение журналистов, но мне кажется, что это не самое важное, когда ты пишешь статью.
Психологический аспект, который мне кажется важным: избегайте излишней детализации самих домогательств, самого насилия в статьях и в описаниях. К сожалению, до сих пор многие журналисты этим грешат и обмусоливают эти подробности: кто, куда и как к кому залез и так далее. Конечно, это неприятно и для самих пострадавших. Даже сама ситуация, когда их об этом спрашивают, задают эти вопросы, может их травмировать. Конечно, это остается на усмотрение журналистов, но мне кажется, что это не самое важное, когда ты пишешь статью.
10
Не объективируйте героинь своего материала, не дегуманизируйте, не фиксируйтесь в тексте на их внешности, не давайте оценочных определений (даже комплиментарных). Многие пострадавшие от харассмента говорят о том, что ситуация насилия лишает их субъектности и агентности, частично лишает их контроля над своей жизнью и репрезентацией. Не заставляйте их проходить через это второй раз в своем тексте.
11
Помните о том, что у всех пострадавших от насилия разный опыт и разный эмоциональный фон во время разговора об этом: кому-то все еще очень тяжело, и эта тяжесть может не проходить годами, а кто-то не воспринимает произошедшее как травму и не считает себя пострадавшей. Не нужно виктимизировать человека против его/ее воли. С одной стороны, не сгущайте краски там, где это не нужно, с другой — не обесценивайте чужой опыт.
12
Если интервью происходит оффлайн, спросите у пострадавшей, какое место для интервью она предпочитает. Я сталкивалась с тем, что пострадавшей может быть некомфортно давать интервью о харассменте наедине с вами (например, если вы журналист, а не журналистка, и собираетесь вести беседу с девушкой, до которой домогались как раз в ситуации, когда она была наедине с преподавателем).
13
Если вы совершили ошибку или неточность, рефлексируйте ее публично. Эта колонка в данном случае является как раз частью такой публичной рефлексии и вкладом в нее.
Мари Давтян:
Как надо было поступить в ситуации с DOXA, когда были использованы комментарии со слов третьих лиц, — вот у меня, честно, нет ответа. С одной стороны, это, безусловно, влияет на достоверность информации: переходя из уст в уста, информация может искажаться. Это вопрос непосредственно к журналистам и к тому, насколько они готовы использовать эту информацию и насколько достоверной они ее считают. Возможно ли использовать чужие истории с юридической точки зрения, в публичном интересе, когда пострадавшие не хотят, чтобы их история стала публичной, но кто-то о ней рассказывает? Вот у меня как у юриста, честно, до сих пор нет ответа на этот вопрос. Думаю, если, услышав эту историю, можно все-таки опознать человека, с которым это произошло, тогда, на мой взгляд, этого делать нельзя.
Как надо было поступить в ситуации с DOXA, когда были использованы комментарии со слов третьих лиц, — вот у меня, честно, нет ответа. С одной стороны, это, безусловно, влияет на достоверность информации: переходя из уст в уста, информация может искажаться. Это вопрос непосредственно к журналистам и к тому, насколько они готовы использовать эту информацию и насколько достоверной они ее считают. Возможно ли использовать чужие истории с юридической точки зрения, в публичном интересе, когда пострадавшие не хотят, чтобы их история стала публичной, но кто-то о ней рассказывает? Вот у меня как у юриста, честно, до сих пор нет ответа на этот вопрос. Думаю, если, услышав эту историю, можно все-таки опознать человека, с которым это произошло, тогда, на мой взгляд, этого делать нельзя.
Тема домогательств и харассмента для русскоязычного пространства все еще довольно новая, поэтому журналистские этические нормы могут быть пока не разработаны до конца, как не разработан до конца и язык этичного описания произошедших ситуаций. Этические промахи совершаются постоянно и многими медиа, потому что новый дискурс вырабатывается прямо здесь и сейчас. Отдельно хочу отметить, что неточности бывают почти у всех, кто вообще берется за сложные и рискованные темы. Я благодарна DOXA, что они взяли на себя эту смелость и этот риск, а также благодарна всем героиням материала, которые выступили от своего лица или анонимно. Выражаю им свою поддержку и солидарность.