Теория поколений начала развиваться в Германии в 1920-е годы, одним из ее основателей стал Карл Мангейм. Согласно работам социолога, каждое поколение формируются под влиянием определенных исторических обстоятельств, а его представители обладают неким пространственно-временным единством. Особенно популярна эта концепция стала в 1990-х, когда в США были опубликованы книги «Поколения» (Generations) и «Четвертый переход» (The Fourth Turning) историка Уильяма Штрауса и экономиста Нила Хоува — именно они первыми использовали понятия «бэби-бумеры», «миллениалы» и «поколение Z». Согласно теории американских исследователей, новое поколение возникает примерно раз в 15-20 лет, а идентифицировать его можно по трем критериям: представители одного поколения разделяют историческую эпоху и сталкиваются с одними и теми же социальными явлениями, находясь на одинаковых жизненных фазах; также, они разделяют общие ценности и модели поведения; и наконец, они имеют чувство принадлежности к данному поколению.

Распространение этой концепции стало поводом для всевозможных спекуляций, чем активно начали пользоваться маркетологи, нередко приписывающие тем или иным возрастным группам определенные модели поведения. В большинстве случаев это не находит подтверждения социологическими данными. По мнению Джессики Кригель, специалиста по организационному развитию и автора ряда критических статей о теории поколений, связанные с подобными концепциями стереотипы создают мифы, которые мешают людям реализовать себя. Она считает, что оценка человека по его принадлежности к тому или иному поколению ничем не отличается от расовой, религиозной или гендерной дискриминации. Критики теории поколений обращают внимание на то, что формирование человека в гораздо большей степени зависит от его воспитания и социальной среды, в которой он вырос — поэтому у него может быть намного больше общих черт со старшими и младшими родственниками, нежели чем со сверстниками, сформировавшимися в других условиях.

В России о поколениях и, в частности, особой политической активности молодежи стали активно говорить после протестных акций 2017-2019 гг., одним из основных организаторов которых был Алексей Навальный. Журналисты и публицисты нередко говорили о том, что ядро протестующих составляет молодежь и даже школьники, а депутаты Госдумы пытались запретить несовершеннолетним участвовать в митингах. Тем не менее точка зрения о превалирующей роли подростков в протестных акциях зачастую не выдерживает критики эмпирическими данными. К примеру, по данным «Белого счетчика», большинство участников московских протестов 2019 г. составили граждане в возрасте от 25 до 35 лет, а люди помоложе были хоть и заметной, но далеко не самой многочисленной группой.

В 2019 году Фонд Немцова [далее — ФН] подготовил исследование «Образ будущего глазами молодежи: неравенство и мобильность». В его рамках был проведен ряд глубинных интервью учащихся средних специальных учебных заведений и вузов. По словам руководителя исследовательской группы социолога Григория Юдина, молодежь не обладает специфической субъектностью в российском политическом дискурсе: «Здесь важен не возраст, а то, что молодые люди говорят. Они не выдвигают лозунгов, которые каким-то образом бы выделяли их в особую группу. В данном случае они выступают как граждане, представляют народ в целом».

Директор Центра исследований современного детства ВШЭ Елизавета Сивак считает, что при выделении определенных поколений нельзя концентрироваться исключительно на возрасте — ключевым фактором является наличие совместно пережитых событий, дающих толчок формированию определенного спектра общих ценностей и моделей поведения. В интервью DOXA Григорий Юдин рассказал, что «сейчас молодые группы живут в преддверии какого-то события, которое должно изменить привычный для них мир. Речь в основном о тех людях, которые родились в самом конце 1990-х. Они жили в более-менее бессобытийном мире, и должно произойти событие, которое сделает их поколением».

Ряд исследователей допускают применение поколенческой теории, в частности, в России. На фоне социально-политических изменений, через которые страна прошла в XX веке, можно обнаружить разломы в моделях поведения представителей разных возрастных групп. Например, социолог Вадим Радаев в своей книге «Миллениалы. Как меняется российское общество» выделяет шесть поколений в современной России, последнее из которых — поколение Z — люди, родившиеся в начале нового тысячелетия. Период их формирования происходит прямо сейчас.

«Пока все ждали, что у нас возникнет молодежь с другим мировоззрением, появилась старшая группа, которая отличается по мировоззрению от всех прочих», — рассказывает Григорий Юдин. По словам социолога, таких заметных различий, как сейчас, не было очень давно. Это связано с тем, что возрастные группы 55+ предпочитают телевидение как основной канал получения информации, в то время как люди помоложе пользуются более широким спектром источников. Юдин считает, что специфический консерватизм некоторых возрастных групп основан на их контрреволюционности: «Грубо говоря, они приняли решение, что им больше никаких потрясений и изменений не нужно, они этого боятся. И часто это формулируется так: "Дайте нам умереть при Путине"». У большей части россиян постепенно исчезает негативное отношение к общественным изменениям, на них появляется запрос: контрреволюционный страх заметно размывается снизу по возрастной структуре.

Согласно совместному исследованию Фонда имени Фридриха Эберта и Левада-центра* [далее — ЛиЭ, 2019], молодежь (14 — 29 лет) в своих политических взглядах в целом совпадает с представителями остальных возрастных групп. Одно из ключевых различий — среди молодых людей сторонников «твердой руки» в два с половиной раза меньше (6% и 15% соответственно), чем в среднем по стране. Пеер Тешендорф, глава представительства Фонда Эберта в России, в интервью DOXA отмечает, что молодежь «намного сильнее отрицает авторитарные меры, в частности, политику сильной руки и насилие как инструмент решения проблем в обществе». Кроме того, среди зумеров и миллениалов больше либералов (12%) и националистов (16%). Большая часть либералов — москвичи с высшим образованием; среди националистов — в основном жители малых городов с образованием ниже среднего. Среди молодых есть и коммунисты (11%), однако их доля не превышает среднее значение по всем возрастным группам.

* «Левада-центр» включен в реестр «иностранных агентов». Мы вынуждены оставить это предупреждение по требованию государства.

Молодежь более толерантна к отличным от своих точкам зрения, в частности, по отношению к представителям иных религий, рас и ЛГБТ-сообществу. Положительное или нейтральное отношение к ЛГБТ выразили 60% молодых людей до 25 лет, при среднем показателе в 43% среди всех возрастных групп. «В целом, негативное отношение к ЛГБТ пока сохраняется, но ситуация постепенно меняется», — рассказывает Тешендорф. Молодые люди активнее обсуждают вопросы взаимоотношений внутри семьи, проблему домашнего насилия, более открыты к дискуссиям на тему сексуальности.

В России говорить о приверженности людей тем или иным политическим доктринам стоит весьма условно. Григорий Юдин считает, что это связано с отсутствием открытой дискуссии различных политических идей и принципов. С этой позицией согласен и Пеер Тешендорф. По его мнению, у молодых людей отсутствует четкое представление о том, что такое политика, демократия, какие существуют концепции развития общества: «Мы замечаем, что политическое образование в России хуже, чем в тех странах, где происходит публичное обсуждение этих идей. С одной стороны, люди согласны, что демократия — хорошая система, с другой — они считают, что России нужен сильный лидер, и такие вещи обычно не могут быть вместе. Это говорит о довольно размытом представлении о разных политических направлениях. Сейчас, например, идет внесение поправок в Конституции, и это могло стать хорошей возможностью обсудить на более глубоком уровне, что именно и в какой форме требуется современной России. Но оно [обсуждение] происходит очень быстро, масштаб обсуждения очень узкий, люди в принципе очень мало знают об этом». Отсутствие возможности повлиять на политические процессы ведет к тому, что молодежь демонстрирует очень низкий уровень доверия общественным институтам. Относительной популярностью пользуются лишь президент (42%), армия (44%) и волонтерские организации (49%) (ЛиЭ).

Вместе с тем, тревоги молодежи имеет в первую очередь социальный характер. Больше всего молодые люди боятся начала войны, ухудшения экологии, угрозы теракта, роста бедности в обществе. Более половины респондентов также испытывают страх серьезно заболеть. Говоря о наиболее важных для себя вещах, обычно абстрактно называются «права человека», а также безопасность и трудоустройство (ЛиЭ). По словам главы Левада-центра Льва Гудкова, эти результаты говорят о чувстве социальной беспомощности и неспособности повлиять на происходящие вокруг процессы.

Социолог «Левада-центра» Наталья Зоркая называет «российскую молодежь определенно аполитичной» — две трети респондентов не собираются принимать участие в политической деятельности; об обратном заявили лишь 7% респондентов (ЛиЭ). По словам социолога, нынешняя молодежь выросла в период зачищенного политического поля, поэтому молодые люди «примитивно воспринимают политику как действия властей и никак не пытаются ни в чем участвовать».

Представление о современной российской молодежи как наследниках Homo soveticus — советского человека, воспитанного в тоталитарном обществе и, как правило, аполитичного, не готового принимать активное участие в общественно-политической жизни, — во многом отражено в статье Анны Сорокиной и Валерии Касамары «Путинское поколение: отношение к политическому лидерству и восприятие будущего России» [далее — ПП, 2020]. Авторы считают, что российская молодежь имеет высокие требования к властям, но при этом демонстрирует отсутствие «чувства ответственности», которым, по словам исследователей, были полны советские комсомольцы, готовые «менять курс течения рек». По их мнению, у молодых людей нет запроса на деперсонализацию политики и повышение уровня ответственности региональных и локальных элит.

Тем не менее, по мнению Валерии Касамары, у многих молодых людей отсутствие желания проявлять активность связано с разочарованностью политической системой: «Сейчас у части молодежи ощущение, что её используют. Нельзя говорить о степени аполитичности молодежи, основываясь только на ее низкой явке на избирательные участки, то есть рассматривая только электоральную активность». Касамара отмечает, что молодые люди выбирают те формы гражданской активности, которые, по их мнению, имеют положительный эффект: «Сейчас молодежь убеждена, что механизм петиций, открытых писем более действенен, потому что даёт возможность донести свое мнение».

Пеер Тешендорф согласен, что молодежь хочет принимать активное участие в общественной жизни в тех сферах, где видит возможность на что-то влиять: «Есть желание что-то менять вокруг себя, если это безопасно, не вызывает сопротивление и действительно приносит результат. Например, они считают, что очень важно голосовать [на выборах], но не делают этого, потому что понимают: это мало что меняет», — рассказывает глава представительства Фонда Эберта.

По словам немецкого социолога, у российской молодежи специфическое понимание политики: «Вопросы о том, как должна выглядеть школа, или насколько справедливо, что не у каждого есть доступ к высшему образованию, в принципе являются политическими. Молодежь готова обсуждать эти вопросы, но не воспринимает их как часть политической жизни. Скорее под политикой понимается абстрактная внешняя политика, которую транслируют по телевидению: Кремль, Путин, танки, Сирия...»

Схожей позиции придерживается и Григорий Юдин: «Мы видим подъем НКО, волонтерских движений, общегражданских инициатив последние лет 10, как минимум. В этом сказывается тяга к коллективному действию. Хотя пока что это не мыслится в политическом свете. Выясняется, что они в каких-то пикетах принимают участие, митингах на экологическую тему. Хотя 5 минут назад говорили, что к политике не имеют никакого отношения». По словам Юдина, это говорит о запросе на изменение среды: как экологической, так и социальной. Юдин считает, что этой ситуацией могли бы воспользоваться лидеры общественного мнения: «Должны появиться политики, которые смогут синтезировать запросы из этих движений с более широкой общественной повесткой, чтобы люди поняли: они все время занимались именно этим — политикой».

Более того, по словам Юдина, у молодежи появляется язык, который делает возможным высказывание от своего лица. В России этого не было очень давно: «Принципиально важно, что респонденты начинают ощущать возможность высказать политическое суждение от первого лица, обретают субъектность: вместо форм "надо"/"хотелось бы"/"хорошо бы" убеждения начинают формулироваться от первого лица в связке с собственными интересами («меня не устраивает")».

При этом московские протесты 2019 года обратили на себя внимание молодежи не только в столице, но и в регионах (ФН). «Было видно, что эти события порождают серьезный дискомфорт, деполитизирующий дискурс стал разрушаться, — рассказывает Юдин, — такой дискурс держится, когда более-менее неплохо описывает реальность, а учителя, преподаватели, родители призывают "не лезть во все это"». По словам социолога, молодые люди испытывают эмпатию к участникам протестов: «Людей явно бьют не за что, легко представить себя на их месте».

Российская молодежь считает систему неравенства, сложившуюся в обществе, сугубо несправедливой (ФН). Экономическая несправедливость часто воспринимается в совокупности с политической. По мнению молодых людей, для изменения ситуации «необходима смена правительства или смена людей» — но и то, и другое оценивается как практически невозможная перспектива.

Говоря о примерах обществ, в которых молодым людям хотелось бы жить, они, в основному, называют скандинавские страны, Германию, реже — СССР, Канаду и США (ФН). По словам Юдина, говоря об СССР, молодежь имеет в виду не великодержавность, которая раньше была главной ассоциацией с советским периодом истории, а «скорее человечность и заботу, во-первых, со стороны государства, во-вторых, со стороны людей». По мнению эксперта, «чувствуется неприятие социальной атмосферы. Молодежь не понимает, почему не может быть больше солидарности, что этому мешает».

Москва и Санкт-Петербург считаются главными очагами неравенства (ФН). Респонденты воспринимают эти города как центры материального благополучия, получающие больше внимания со стороны государства. Зачастую они не имеют опыта жизни в Москве и их представление о столице очень общее. При этом столица считается не комфортным для жизни городом, планы переехать сюда возникают только из карьерных соображений.

Одним из основных каналов повышения социального статуса считается переезд за рубеж (ФН). Однако, по словам Юдина, молодые люди в России, в отличие от их сверстников из Беларуси и Украины, не имеют четкого представления о том, как это сделать: «В этих двух странах люди намного лучше понимают, о чем идет речь: куда ехать, что там делать, как выучить язык и прочее. Люди готовы обсуждать конкретные ходы. В России это, особенно у менее привилегированных классов, [существует] на уровне благих пожеланий».

Григорий Юдин считает, что ключевая причина воспроизводства неравенства в России — непонимание того, как его преодолеть на индивидуальном уровне. У многих молодых россиян и их родителей не представляют, какое образование и где нужно получить, чтобы добиться успеха. Вместо этого многие считают, что залог успеха лежит в получении высшего образования, вне зависимости от его качества и актуальности. «У исследователей образования есть такой термин "советская труба" (стандартная траектория "успешная учеба-хорошая работа-достойная пенсия"): ты в нее сел и она тебя довезет до конца. У менее обеспеченных слоев есть такая уверенность». По словам эксперта, более привилегированные группы лучше понимают структуру образовательной системы и социальных лифтов, в то время как «низшие слои садятся в те самые вагоны, которые довезут их до того места, где они и находятся».

По мнению Юдина, ступенчатый доступ к информации — это не какая-то ошибка системы, а ее сущность. Формирование единого образовательного пространства в виде ЕГЭ привело к воспроизводству неравенства через другие каналы: не все имеют возможность в равной степени получать необходимые знания. Юдин считает, что, помимо обеспечения равного доступа к информационным ресурсам для всех школьников, стране необходима реформа педагогической системы: «Одна респондентка сказала: "А вы что, не понимаете, что школа против детей сделана? Там просто издеваются над детьми, и все". И это человек, который достаточно успешен в своей школьной траектории. Ребенка нужно мотивировать на то, что он все может. Нужно научить этому учителей».

Исходя из статьи Анны Сорокиной и Валерии Касамары, у молодых россиян нет четкого представления о будущем страны, а национальным лидером они видят Владимира Путина, в первую очередь отмечая его успехи во внешней политике.

Однако эти выводы не соответствуют результатам других исследований, которые говорят об относительности высокого уровня популярности действующего президента среди молодых людей. Результаты опроса «Левада-центра» показывают, что в возрастной группе 18-24 лет обнуление сроков президента поддерживает только 35% респондентов, а уровень доверия президенту, пусть и выше большинства других политических институтов, составляет только 42% (ЛиЭ), в то время как средний по стране показатель на тот же период времени — 60%. По мнению Григория Юдина, молодые люди «точно не составляют ядро поддержки нынешнего президента и его курса».

По данным кампании «НЕТ!», в рамках которой 1 июля в Москве и Санкт-Петербурге проводились независимые экзит-поллы, в возрастной группе 18-24 только 12,5% респондентов проголосовали «за» поправки в Конституцию, а в группе 25-34 — 18,6%. Это самые низкие показатели среди всех возрастов.

Большинство молодых россиян (75%) согласны, что стране нужны политические и экономические реформы: многие говорят о необходимости диверсификации экономики, повышения уровня медицины и образования, избавления от предпосылок этнических и религиозных конфликтов внутри страны. Но при этом они хотят, чтобы это не нарушило привычный для них самих уклад жизни (ПП).

При этом молодежь считает необходимой интеграцию в мировое сообщество и прекращение «бряцания мускулами». Молодые люди готовы поддерживать дружеские отношения с другими странами, а идею патриотизма не связывают с военной мощью. Они хотят, чтобы страна была привлекательна не только для россиян, но и для всех, кто хотел бы здесь жить. С этим связано и изменение понимания понятия «патриотизм». По мнению Валерии Касамары, «молодые люди хотят гордиться "мягкой силой" своей страны — историей, достижениями в культуре и спорте. Вместе с тем, основной подход государства к патриотическому воспитанию молодежи строится в основном на военных победах и достижениях».

Несмотря на то, что на будущее общества в целом позитивно смотрят только 43% молодых людей, большинство из них (81%) довольно оптимистичны относительно собственных перспектив (ЛиЭ). По словам Пеера Тешендорфа, именно на это нужно обратить особое внимание: «Для меня в этом заключаются надежды на развитие страны, потому что в их утверждении о том, что они сами могут чего-то достигнуть, лежит потенциал для всего общества. Они готовы вкладывать все свои силы в Россию. Очень высоко оценивают более высокий стандарт качества жизни на Западе, но все-таки себя не считают частью Европы, они видят Россию как особенную страну. Если ты понимаешь, что там хорошо, но здесь моя страна, ты все-таки будешь вкладывать в нее, улучшать, привносить те хорошие вещи, которые есть в других местах. Эта некая форма патриотизма имеет свой потенциал».

Как считает Григорий Юдин, с одной стороны, молодые люди любят Россию и не дадут ее оскорблять, с другой — они хотят чувствовать себя частью мирового сообщества: «Тот, кто, не наступая на грабли российской "второсортности", которую эти группы не примут, покажет им дорогу в глобальный мир, тот сильно выиграет в их глазах».

Источники:

[1] Лекция Екатерины Шульман в ЗИЛ «Смена поколений: кто делает современную политику — молодые или старшие?».

[2] Статья Анастасии Голубевой на Русской службе Би-би-си «Социал-демократ, не верит властям, аполитичен. "Левада-центр" составил портрет российской молодежи».