В июне прошлого года моего друга задержали на митинге в поддержку Ивана Голунова. Мы обсуждали возможное наказание, и я с пеной у рта доказывала, что общественные работы в России не дают. Суждение это было скорее интуитивным. Я тогда не могла представить, что через два месяца мне на личном опыте придется убедиться в своей неправоте.

27 июля меня задержали на митинге «За честные выборы» и по статье 20.2 часть 6.1 КоАП (Участие в несанкционированном митинге) вменили 50 часов общественных работ. Как будто судья подслушала тот июньский разговор. Почему из тысячи задержанных работы назначили именно мне? Потому что я попросила приобщить студенческий билет к материалам дела, чтобы избежать штрафа? Или судью выбесило ходатайство об отводе, с которого адвокат начал заседание, и тогда обязательные работы — ее месть? Так или иначе, на следующий день после суда я уехала в Самару и забыла обо всем на два месяца.

В начале октября мне пришло заказное письмо от ФСИН, мол, процесс запущен — время приступать к службе на благо своего района. Забавно, что письмо было датировано 6 октября, а явиться в ГБУ «Жилищник» я должна была не позднее 29 сентября. Чувак из ФСИН, который потом оказался очень приятным мужчиной, передал мне извещение: если в ближайшее время я не явлюсь к нему в кабинет на 2-ой Мосфильмовской, то меня ждет штраф больше 100 тысяч или до 30 суток ареста. Так получилось, что в назначенную дату прийти я не смогла, и история ненадолго повисла в воздухе.

Все могло бы закончиться судебной повесткой, но не закончилось. В одно прекрасное декабрьское утро я проснулась от звонка в Vk — звонил тот самый пристав. Он очень вежливо и по-доброму (без шуток) напомнил, что процесс уже запущен, и, хочу я этого или нет, разбираться с общественными работами придется. Видимо, я настолько привыкла к грубому отношению со стороны государства, что уважительный и даже дружеский тон меня прельстил. Дальше делать вид, что меня не существует, не было смысла.

Перед общественными работами тебе предоставляется аж два выбора: чем конкретно ты будешь заниматься и сколько часов в день готов на это убить (два или четыре). Я из-за учебы выбрала два часа. В качестве занятия мне предложили мытье полов, а я согласилась — это не особо напряжно, плюс дворников, моющих подъезды, тем более зимой, как мне казалось, всегда не хватает — буду им в помощь.

30 декабря я встала в 6:30, чтобы к 8 прийти в кабинет к техничке Вике, которая отвечала за реализацию моих обязательных работ. Вика — очень милая женщина. Милая, в первую очередь, ввиду своей простоты: невысокая, крупной комплекции, всегда с вопрошающе-робким взглядом. Когда Вика стреляла у меня сигареты, то делала это как-то супер-стеснительно, как будто это не сигареты, а, ну не знаю, крупная сумма денег. В первый день она отправила меня убирать диспетчерскую недалеко от «Жилищника». Это было, наверное, самым жестким заданием из всех, что мне давали впоследствии: куча тараканов, мусора, пыли и земли, — как будто помещение не убирали лет 150. Диспетчерская — максимально колоритное место. В коридоре, он же курилка, на разодранных диванах, закинув ноги, спят дворники. Чуть поодаль, из кабинета местной технички, доносятся бодрящие звуки «Первого канала». Ванная разукрашена в цвета отечественного флага, а в кухне на полу разбросаны запасы еды на тяжелые времена, ну и, само собой, идущие в комплекте со всем тараканы.

Я тогда, конечно, отработала сильно больше положенных двух часов, но навести идеальный порядок все равно не получилось — на это ушли бы сутки. Правда, потом с удивлением узнала, что меня очень хвалили за эту уборку и ставили в пример другой девушке — коллеге по несчастью, которой общественные работы назначили за уклонение от уплаты алиментов.

31 декабря Вика направила меня помогать внештатной уборщице мыть подъезды. Та жаловалась, что сильно перерабатывает за бесплатно, потому что совесть не позволяет не доделывать работу. А ведь никто, на самом деле, не интересуется, сколько в «Жилищнике» сотрудников и сколько домов им надо отмыть за одну рабочую смену. Если бы дворники и уборщицы не перерабатывали, мы все давно утонули бы в океане мусора и грязи. Осознание оказываемой хоть и не большой, но все-таки помощи, мотивировало меня не филонить на работах и стараться делать больше порученного задания.

Дальше, в январе, работы превратились в удручающую рутину — я мыла подъезды уже одна. Еще оказалось, что существует некий «портал», куда все злобные жители района скидывают фотки мусора, грязных мест, чтобы их как можно более оперативно ликвидировали. Начальство «Жилищника» это все проверяет, и не дай бог кто-то что-то не успеет.

Один дворник, с которым я мыла подъезд, долго не мог понять, почему, учась в универе, по утрам я прихожу работать уборщицей — несколько раз он переспросил: «Это практика у тебя такая, да?». Пришлось объяснять: сходила на митинг «За честные выборы», задержали, назначили административное наказание под названием «мой полы на своем районе месяц перед парами». Удивительно, но после словосочетания «митинг за честные выборы» дворник сразу понял, в чем прикол.

Мне всегда казалось, что протестная повестка распространяется на очень узкие категории людей и до мигрантов ближнего зарубежья совсем не доходит. Приятно было узнать, что я не права. Кто-то пугался слова «митинг», потому что вдруг начальство услышит, накажет, а кто-то более смелым — начинал расспрашивать дальше.

Как-то раз, когда мне оставалось работать всего пару дней, дворник — обычный мужчина лет 50-60 — который до этого мне мило улыбался, когда я заходила в диспетчерскую сменить воду в ведре, неожиданно ко мне обратился:

— Это вы за митинг так страдаете, да?
— Ну да..., — отвечаю.
— Тот, что на Пушкинской летом был?
— Да-да...
— Молодец! Мы с вами! За правду!

Потом и техник, прощаясь со мной после окончания работ, попросил сообщать о грядущих протестных активностях — мол, может быть, тоже придет. Я, правда, в итоге так ни о чем ему и не написала — мне показалось, что это будет выглядеть слишком неловко, но просьбе очень-очень радовалась.

Последние две недели я тусовалась в двух домах — никакого тебе районного разнообразия. Сначала очищала лестницы от неаккуратно нанесенной краски, потом мыла полы в одном и том же подъезде. Антон, который к тому времени сменил Вику, уже не отводил меня каждое утро на точку, и не встречал через два часа. Я сама брала в диспетчерской необходимый инвентарь, шла в дом, убиралась там, фотографировала результат, отправляла Антону фотки по Вотсапу и, в идеале, уходила на пары.

На самом деле, мне очень нравилось убираться. Два часа пролетали незаметно. Это же очень простое и полезное действие: вот тут грязно — надо убрать. Убираешь и все, цель достигнута, гештальт закрыт, потому что результат работы виден сразу. А можно еще и музычку подрубить — тогда уборка превращается в диско-караоке.. Или слушать параллельно какие-нибудь подкасты, лекции — то, на что обычно не хватает времени. А люди тебе еще и «спасибо» говорят. Казалось бы, рай на земле.

И все же ежедневные два часа общественных работ забирали у меня кучу сил. В первую очередь, моральных. На фоне общей эмоциональной усталости, копившейся еще с лета, они стали последним гвоздем в крышку гроба. Хотя нет, последним гвоздем стали трудности в учебе. Естественно, тоже из-за общественных работ — я начала слишком часто прогуливать универ, потому что шла домой досыпать.

Мне хочется написать какой-нибудь красивый лаконичный вывод, типа «общественные работы стали интересным полем для антропологического исследования, бла-бла-бла», но это было бы неправдой. Кроме проблем с учебой и сильного эмоционального выгорания, из которого я выбралась только спустя три месяца, они не принесли мне ничего. Я до сих пор не понимаю, как концептуализировать полученный опыт, и можно ли это вообще сделать. Это, похоже, что-то из разряда доконцепутального: обычно бытие всякое, сознание, а тут, опа, общественные работы. Кто бы мог подумать!

Как ни странно, именно поэтому мне кажется, что общественные работы, в общем-то, довольно эффективны в вопросе исправления правонарушителей: ты вроде на свободе, не загоняешься, где взять деньги на штраф, должен тратить всего лишь два или четыре часа в день на очень доброе и полезное дело, ничего кардинально не меняя в своей повседневности. Но именно это «всего лишь» почему-то дико выматывает и бесит. Это как не самый тяжелый, но все-таки кирпич, привязанный к твоей ноге: смотришь вперед и думаешь: «Уххх, щас как побегу!», — а бежать в полной мере из-за болтающейся внизу ноши не получается. И сделать ты с этим ничего не можешь, разве что злиться.

Конечно, после общественных работ я не перестала думать, что происходившее летом вокруг выборов в Мосгордуму незаконно, поэтому назначенные 50 часов никак не изменили и мое поведение. Но если бы такое наказание мне назначили, допустим, за распитие алкоголя на лавочке у подъезда — в следующий раз я бы как минимум хорошенько подумала, стоит ли оно того.