Никто не ожидал, насколько актуальным станет изучение науки советского периода этим летом. После акции 3 августа в Москве ректор МГУ Виктор Садовничий посоветовал студентам готовиться к началу учебного года, а не выходить на несанкционированные акции. Аргументируя свою позицию, он сослался на математика Андрея Колмогорова, который, по его словам, считал, что «нужно сначала стать хорошим специалистом и иметь познания в политологии, социологии, конфликтологии, чтобы отстаивать какую-то точку зрения». Вспоминая Колмогорова, Садовничий забыл упомянуть о
«деле Лузина» 1936 года, когда тот обвинял своего учителя Николая Лузина в том, что тот выдавал студенческие открытия за свои, был контрреволюционером в математике. Мы не знаем, что заставило
П. Александрова и А. Колмогорова пойти на такой шаг, но знаем, что
«дело Лузина» было лишь одним из подобных, направленных против «врагов в советской маске», то есть против учёных, не стремившихся присоединяться к власти большевиков.

Постепенно в 1930-е и формируется «советский новояз», на котором говорят не только партийные бюрократы, но и учёные, в особенности философы. В своих воспоминаниях социолог Игорь Кон, пионер гендерных исследований в СССР, писал, что «философские статьи без ссылок на партийные документы были просто немыслимы». Это заставляло учёных искать себе прибежища в смежных дисциплинах, таких как социология. Слава Герович в своей книге «От новояза к кибер-языку: история советской кибернетики»[1] ссылается на Рэйчел Уокер, которая говорит о партийном языке, языке марксизма-ленинизма как о «языке всего». Марксизм-ленинизм в разных контекстах мог пониматься как идеология, наука, мораль, экономика, партийная линия и т.д. Термин, открытый большому количеству интерпретаций, без какой-либо связи на указываемый объект; «пустой знак», противопоставлявшийся всему, что чуждо тоталитаризму: идеализму, метафизике, формализму. В 2019 году мы слышим это «иметь познания в политологии, социологии, конфликтологии» вновь. Правда, сегодня интерпретации несколько изменились.

Статью «О врагах в советской маске» написал влиятельный партийный функционер, Эрнест Кольман. После окончания Пражского университета он неожиданно взял курс на сталинизм. В 1929–1931 гг. Кольман — помощник заведующего Агитпропом ЦК ВКП(б), следивший «за идеологическими проблемами естественных наук и техники». Его востребованность на различных идеологических должностях поражает воображение. Он-то и явился организатором травли Лузина. В отличии от сегодняшних обоснований «аполитичности университета», в 30-е годы Кольман утверждал, что любая наука должна быть партийной:

«Теперь для всех ясно, что все попытки <…> какой-либо научной дисциплины представить себя как автономную, самостоятельную научную дисциплину объективно означают противопоставление генеральной линии партии, противопоставление диктатуре пролетариата <...> У нас не только философия, не только история, не только политэкономия суть партийные науки, но и не может быть никакой беспартийности, никакой аполитичности и в естествознании, и в математике». В статье «Вредительство в науке» Кольман напрямую обвиняет различных учёных в том, что каждый из них под видом науки выводит в своих дисциплинах «реакционнейшие социальные теории». Например, математическая логика вполне подпадала под определение политического реакционизма того времени.

Следственный комитет изымает курсовую работу студента НИУ ВШЭ Егора Жукова, пытаясь найти доказательства инкриминируемого ему деяния; позднее суд приговаривает его к домашнему аресту. В памяти снова всплывают события советской философии. На машине времени снова перенесемся Back in the USSR, только чуть позже, в 1950-е. Мы найдем здесь не только окончание сталинской эпохи, но и зарождение Московского логического кружка, связанного с рядом имён философов советского времени.

Чем жили студенты того времени? Они существовали в самом центре идеологической борьбы. Партия боролась с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом, часто это касалась и студентов тоже. В своём интервью 2004 года участник МЛК социолог Борис Грушин говорит, что было 4 ареста за первые 3 года кампании.

Борис Грушин рассказывал, примерно с 1949 года студенты начали собираться вместе вокруг интереса к метафизике и эпистемологии в связи с «Капиталом» Маркса вслед за Эвальдом Ильенковым и Александром Зиновьевым, уже защитившими диссертации. Только представьте, метафизика и эпистемология — революционные теории в это время! Мераб Мамардашвили, писал: «В каком-то смысле выбор гносеологии и эпистемологии был склонением к традиционному языку, то есть проблематике философии, которая лежала бы вне обслуживания идеологических задач». Эти студенты сознательно противопоставляли себя историческому материализму, теории коммунизма и так далее, не обращаясь к «новоязу». Мамардашвили продолжает: «Это было восстанием, <…> — восстанием против всех внешних смыслов и оправданий жизни; [было] философией жизни как внутренне неотчуждаемым достоинством личности…». Так Мамардашвили объясняет свой способ борьбы с цензурой идеологов.

Оформление кружка произошло к 1953 году. Грушин пишет, что защита
Г.П. Щедровицким диплома по специальности «философия» стала практически социальной акцией против диалектического материализма
— зав. каф. логики не пропускал диплом. После прохождения политико-бюрократических препон — защит дипломов и диссертаций, иногда по два раза, многие потом долго не могли найти работу, как Грушин. Или переходили с факультета на факультет, как Мамардашвили, который в результате преподавал даже во ВГИК.

Возможно, всё, что кажется сейчас путешествием на машине времени в СССР, на самом деле, связано с разительным контрастом в сравнении с девяностыми.

Поэтому ресентимент, то есть вечное возвращение, выглядит весьма инородно на общем уже фоне солидарности молодых людей, которые спокойно выражают интерес к своему будущему и будущему университетов.

Примечания:

[1] Gerovitch S. From Newspeak to Cyberspeak: A History of Soviet Cybernetics. MIT Press, 2002. 384 p.