Эссе и статьи
О спекулятивном реализме
Краткий очерк самого молодого философского течения современности
Автор: Иван Болотов
Редакторы: Мирослава Рошка, Армен Арамян
Иллюстрации: Полина Сонина
Редакторы: Мирослава Рошка, Армен Арамян
Иллюстрации: Полина Сонина
Публикация: 09/02/17
История современной континентальной философии часто описывается как последовательность в той или иной степени радикальных смещений. Подобные смещения принято называть словом «поворот».
Что поворачивается в повороте и в какую сторону? Речь идет о ситуации изменения направляющего философский поиск интереса, вместе с которым изменяется и его оптика, и предмет. Среди наиболее важных выделяют антропологический, лингвистический, теологический и другие повороты. Не принимая в расчет легитимность такого историописания, по-видимому, на сегодняшний день можно говорить об очередном повороте – спекулятивном.
Эта история берет свое начало в апреле 2007 года, когда в Голдсмитском колледже Лондонского университета состоялась конференция под заголовком «Спекулятивный реализм». Это событие и послужило точкой сборки для одноименного философского движения. Костяк спекулятивных реалистов составили четыре докладчика, выступавших там: К. Мейясу, Р. Брассье, Я.Г. Грант и Г. Харман. Однако сегодня, – в 2017 году – очевидно, что никакого «движения» в том смысле, в котором принято говорить, например, о феноменологическом движении, никогда не существовало. Парадоксальным образом, начинать разговор о спекулятивном реализме стоит со следующей констатации: никакого спекулятивного реализма не существует.
Что поворачивается в повороте и в какую сторону? Речь идет о ситуации изменения направляющего философский поиск интереса, вместе с которым изменяется и его оптика, и предмет. Среди наиболее важных выделяют антропологический, лингвистический, теологический и другие повороты. Не принимая в расчет легитимность такого историописания, по-видимому, на сегодняшний день можно говорить об очередном повороте – спекулятивном.
Эта история берет свое начало в апреле 2007 года, когда в Голдсмитском колледже Лондонского университета состоялась конференция под заголовком «Спекулятивный реализм». Это событие и послужило точкой сборки для одноименного философского движения. Костяк спекулятивных реалистов составили четыре докладчика, выступавших там: К. Мейясу, Р. Брассье, Я.Г. Грант и Г. Харман. Однако сегодня, – в 2017 году – очевидно, что никакого «движения» в том смысле, в котором принято говорить, например, о феноменологическом движении, никогда не существовало. Парадоксальным образом, начинать разговор о спекулятивном реализме стоит со следующей констатации: никакого спекулятивного реализма не существует.
Предпочтительнее было бы говорить именно о повороте или подходе, поскольку аффилированные с брендом «СР» авторы развивают собственные философские проекты, редко пересекающиеся друг с другом лишь по некоторым позициям. Между ними больше принципиальных разногласий, чем совпадений и консенсуса. Тем не менее после 2007 года дух спекуляции начал последовательно распространяться по различным институциям.
Каков же будет сухой остаток, если убрать из рассмотрения впечатляющие результаты институализации: множество регулярных академических изданий, книжных серий, конференций, массированной интервенции в другие дисциплины и онлайн блогов? Что общего, помимо включенности в дискурс о спекулятивном реализме, у ряда исследователей в Европе и Соединённых Штатах?
Во-первых, это негативное отношение к наследию трансцендентальной философии, особенно к ее фиксации на субъекте и репрезентации. Во-вторых, это убеждение в том, что следует вернуться к вещи-в-себе, то есть, к состоянию докритического реализма. В-третьих, его показательная черта – стремление реформировать существующий стиль философствования, найти новые средства мысли.
Две составляющих словосочетания «спекулятивный реализм» прекрасно выражают суть самого феномена, и интенсивность его появления на страницах разных изданий в последние годы лишь подтверждает, что в определенном смысле академическая среда была готова к рецепции чего-то подобного. Понятие «спекуляции» имеет давнюю историю, но применительно к обсуждаемому вопросу оно означает желание вернуть/изобрести более решительную оптику в противовес существующим в Академии подходам. В свою очередь, термин «реализм» очерчивает предметную рамку этого положения и одновременно принципиальную позицию.
Таким образом, основная черта спекулятивного поворота – это рост интереса к спекуляции о реальности. Отсюда и тот странный мир, который рисует нам метафизика Хармана или Мейясу. Реальное – вот отправной пункт для исследователей, причастных к новорожденному духу спекуляции. При этом задающей тон «исторической драмой» здесь выступает разрыв критической философии с предыдущей традицией. Дело в том, что в исторической перспективе коперниканский поворот И. Канта привел к доминированию определенного способа мысли, который с легкой руки К. Мейясу получил имя корреляционизма.
Корреляционизм представляет собой идею, что познающий субъект не способен выйти за рамки репрезентации. Иначе говоря, наша мысль работает как рука царя Мидаса – она обращает все к чему прикасается в мысль. Если опыт является именно и только нашим, следовательно, на знание ложится печать субъективности. Мейясу заявляет что, корреляционистская логика не способна помыслить нечто внешнее субъективности, то есть исключает возможность экстериорной асубъективной реальности. Как это ни странно, но именно дружба против общего врага – корреляционизма – служит для приведенных выше исследователей, пожалуй, единственной общей темой, хотя каждый борется с ним своими методами. Далее мы рассмотрим, какими именно.
Каков же будет сухой остаток, если убрать из рассмотрения впечатляющие результаты институализации: множество регулярных академических изданий, книжных серий, конференций, массированной интервенции в другие дисциплины и онлайн блогов? Что общего, помимо включенности в дискурс о спекулятивном реализме, у ряда исследователей в Европе и Соединённых Штатах?
Во-первых, это негативное отношение к наследию трансцендентальной философии, особенно к ее фиксации на субъекте и репрезентации. Во-вторых, это убеждение в том, что следует вернуться к вещи-в-себе, то есть, к состоянию докритического реализма. В-третьих, его показательная черта – стремление реформировать существующий стиль философствования, найти новые средства мысли.
Две составляющих словосочетания «спекулятивный реализм» прекрасно выражают суть самого феномена, и интенсивность его появления на страницах разных изданий в последние годы лишь подтверждает, что в определенном смысле академическая среда была готова к рецепции чего-то подобного. Понятие «спекуляции» имеет давнюю историю, но применительно к обсуждаемому вопросу оно означает желание вернуть/изобрести более решительную оптику в противовес существующим в Академии подходам. В свою очередь, термин «реализм» очерчивает предметную рамку этого положения и одновременно принципиальную позицию.
Таким образом, основная черта спекулятивного поворота – это рост интереса к спекуляции о реальности. Отсюда и тот странный мир, который рисует нам метафизика Хармана или Мейясу. Реальное – вот отправной пункт для исследователей, причастных к новорожденному духу спекуляции. При этом задающей тон «исторической драмой» здесь выступает разрыв критической философии с предыдущей традицией. Дело в том, что в исторической перспективе коперниканский поворот И. Канта привел к доминированию определенного способа мысли, который с легкой руки К. Мейясу получил имя корреляционизма.
Корреляционизм представляет собой идею, что познающий субъект не способен выйти за рамки репрезентации. Иначе говоря, наша мысль работает как рука царя Мидаса – она обращает все к чему прикасается в мысль. Если опыт является именно и только нашим, следовательно, на знание ложится печать субъективности. Мейясу заявляет что, корреляционистская логика не способна помыслить нечто внешнее субъективности, то есть исключает возможность экстериорной асубъективной реальности. Как это ни странно, но именно дружба против общего врага – корреляционизма – служит для приведенных выше исследователей, пожалуй, единственной общей темой, хотя каждый борется с ним своими методами. Далее мы рассмотрим, какими именно.
Проект Квентина Мейясу носит название спекулятивного материализма. Его можно суммировать следующим образом: Мейясу намерен силой одного только разума пробиться к объективной (то есть избавленной от человеческого) реальности, или, как он это именует, «Великому Внешнему». Говоря иначе, он убежден, что наш разум обладает достаточными ресурсами, чтобы сказать нечто о самом бытии и вещах, нежели о том, какими они являются.
Точкой доступа для него служит «проблема доисторического». Доисторическое – это события, предшествующие появлению сознания, поэтому их нельзя помыслить, как события-для-нас. Корреляционизм не способен разрешить проблему доисторического, поскольку корреляции до появления мышления, например, в момент появления сингулярности, не существовало. Отсюда Мейясу выводит необходимость сформулировать альтернативную реалистическую позицию.
Прорыв к внешнему у Мейясу разворачивается как последовательная деконструкция корреляционизма. С его точки зрения, корреляционизм доминировал в континентальной традиции со времен Канта. Однако он пытается продемонстрировать, что сам корреляционизм несет в себе возможность своего преодоления. Мейясу стремится совершить трансгрессию вовне изнутри корреляции бытия и мышления. Не вдаваясь в подробности, сразу же отметим – абсолютной характеристикой внешнего мира, по Мейясу, является контингентность.
Успешная дедукция Абсолюта приводит Мейясу к полному отрицанию какой-либо необходимости во Вселенной. Не существует никакой причины или основания для вещей быть такими, как они есть. Единственная необходимая сущность, из которой с необходимостью следует отсутствие всякой необходимости, – это необходимость контингентности. Контингентность есть абсолютная возможность-бытия-иным всех сущих.
Проект спекулятивного материализма Мейясу еще не завершен. По меткому замечанию Г. Хармана, его философия – это философия в процессе развития. Его opus magnum – «После конечности» – вышел в 2006 году. С этого времени в ряде статей он успел более полно развить свои критические идеи о необходимости законов природы, сформулировал набросок дедукции способности математического языка описывать независимую от субъективности реальность и написал интересную работу, посвященную дешифровке поэмы С. Малларме «Бросок костей никогда не исключает случайность».
Другой известный сегодня автор – Г. Харман – развивает объектно-ориентированную онтологию (ООО). Как понятно из названия, главным героем этой теории является объект. Именно объект выступает здесь минимальной единицей анализа. Но что это такое? Харман убежден, что объектом является любая консистентная сущность – от консервной банки и пинцета до Европейского союза, армий и транснациональных корпораций.
Точкой доступа для него служит «проблема доисторического». Доисторическое – это события, предшествующие появлению сознания, поэтому их нельзя помыслить, как события-для-нас. Корреляционизм не способен разрешить проблему доисторического, поскольку корреляции до появления мышления, например, в момент появления сингулярности, не существовало. Отсюда Мейясу выводит необходимость сформулировать альтернативную реалистическую позицию.
Прорыв к внешнему у Мейясу разворачивается как последовательная деконструкция корреляционизма. С его точки зрения, корреляционизм доминировал в континентальной традиции со времен Канта. Однако он пытается продемонстрировать, что сам корреляционизм несет в себе возможность своего преодоления. Мейясу стремится совершить трансгрессию вовне изнутри корреляции бытия и мышления. Не вдаваясь в подробности, сразу же отметим – абсолютной характеристикой внешнего мира, по Мейясу, является контингентность.
Успешная дедукция Абсолюта приводит Мейясу к полному отрицанию какой-либо необходимости во Вселенной. Не существует никакой причины или основания для вещей быть такими, как они есть. Единственная необходимая сущность, из которой с необходимостью следует отсутствие всякой необходимости, – это необходимость контингентности. Контингентность есть абсолютная возможность-бытия-иным всех сущих.
Проект спекулятивного материализма Мейясу еще не завершен. По меткому замечанию Г. Хармана, его философия – это философия в процессе развития. Его opus magnum – «После конечности» – вышел в 2006 году. С этого времени в ряде статей он успел более полно развить свои критические идеи о необходимости законов природы, сформулировал набросок дедукции способности математического языка описывать независимую от субъективности реальность и написал интересную работу, посвященную дешифровке поэмы С. Малларме «Бросок костей никогда не исключает случайность».
Другой известный сегодня автор – Г. Харман – развивает объектно-ориентированную онтологию (ООО). Как понятно из названия, главным героем этой теории является объект. Именно объект выступает здесь минимальной единицей анализа. Но что это такое? Харман убежден, что объектом является любая консистентная сущность – от консервной банки и пинцета до Европейского союза, армий и транснациональных корпораций.
Чем характеризуется объекты? Они занимают промежуточное положение между своими частями и своими эффектами. Харман критикует любую форму редукционизма по отношению к объектам. Объект не может быть низведен до своих частей, поскольку части меняются с течением времени, что, однако не приводит к его уничтожению. Точно так же объект несводим до порождаемых им эффектов, так как мыслимое множество его возможных взаимодействий практически безгранично.
Автономия вещей в философии Хармана утверждается на основании его неортодоксального прочтения инструментального анализа М. Хайдеггера. По Хайдеггеру, вещи вокруг нас существуют в двух модусах: как подручные, то есть как бессознательно используемые в повседневной практике орудия, и в качестве наличествующего – предметов «теоретического» рассмотрения. При этом для Хайдеггера вещи пребывают в себе будучи просто используемыми по назначению, но нагружаются субъективностью, как только они попадают в поле нашего зрения. Принимая этот анализ за основание, Харман делает вывод о непознаваемости объектов. Объекты не высвечивают свою сущность ни в нашем повседневном использовании, ни в процессе их рефлексивного осмысления.
Сущность объекта всегда ускользает от понимания, поэтому Харман определяет ее как неисчерпаемую. В какие бы отношения не вступал объект и какому бы делению он не подвергался, его бытие всегда будет чем-то иным, чем-то большим. Молоток, используемый для забивания гвоздей – это еще не молоток-в-себе. Естественным образом, здесь встает вопрос о том, как происходит взаимодействие между разными вещами и человеком? Ответ Хармана: никак. Объекты не взаимодействуют между собой, также и с человеком, напрямую.
Все же имеет место непрямое взаимодействие. Хармановская четверица описывает объект как вечно ускользающую сущность, пребывающую в напряжении между четырьмя полюсами: реальным объектом и его качествами, перцептивным (явленным) объектом и перцептивными же качествами. Каузальность разворачивается не в реальном ядре, на периферии – между являющимися нам объектами и их чувственными качествами. В таком случае, единственный возможный вид доступа – это непрямой доступ.
Интерес к спекуляции о реальности, как говорилось выше, неуклонно рос последние несколько лет. Несмотря на то, что подчас проекты спекулятивных философов выглядят несколько поверхностными и слишком претенциозными, идеи Мейясу, Харамана, Брассье и других занимают важное место в современных философских дискуссиях. На сегодняшний день тяжело представить топографию академической философии без них. В этом смысле осмысление и критическая работа над перечисленными темами еще должна быть проведена.
Рэй Брассье известен не только как подающий надежды англоязычный философ, но и как переводчик французской мысли на английский язык. Брассье дистанцируется от большей части философских течений, в том числе и от спекулятивного реализма, аргументируя это их непоследовательностью и нежеланием быть достаточно радикальными. Современная философия пытается «отвести угрозу нигилизма, отстаивая опыт смысла, который понимается как определяющая черта человеческого существования, начиная с просвещенческой логики расколдовывания» – пишет он в «Nihil Unbound».
В своих работах Брассье пытается совместить наработки современных французских философов – А. Бадью, Ф. Ларуель, К. Мейясу – с открытиями когнитивных наук, нейрофилософии и натурализма, чтобы довести дух нигилизма до предела. Позиция Брассье, тем самым, можем быть описана как радикальный нигилизм. Он заявляет, что между человеком, как носителем субъективности, и тотальностью материального мира вокруг существует непреодолимый разрыв. Мир вокруг не просто не зависит от человека, но безразличен и даже враждебен ему.
Автономия вещей в философии Хармана утверждается на основании его неортодоксального прочтения инструментального анализа М. Хайдеггера. По Хайдеггеру, вещи вокруг нас существуют в двух модусах: как подручные, то есть как бессознательно используемые в повседневной практике орудия, и в качестве наличествующего – предметов «теоретического» рассмотрения. При этом для Хайдеггера вещи пребывают в себе будучи просто используемыми по назначению, но нагружаются субъективностью, как только они попадают в поле нашего зрения. Принимая этот анализ за основание, Харман делает вывод о непознаваемости объектов. Объекты не высвечивают свою сущность ни в нашем повседневном использовании, ни в процессе их рефлексивного осмысления.
Сущность объекта всегда ускользает от понимания, поэтому Харман определяет ее как неисчерпаемую. В какие бы отношения не вступал объект и какому бы делению он не подвергался, его бытие всегда будет чем-то иным, чем-то большим. Молоток, используемый для забивания гвоздей – это еще не молоток-в-себе. Естественным образом, здесь встает вопрос о том, как происходит взаимодействие между разными вещами и человеком? Ответ Хармана: никак. Объекты не взаимодействуют между собой, также и с человеком, напрямую.
Все же имеет место непрямое взаимодействие. Хармановская четверица описывает объект как вечно ускользающую сущность, пребывающую в напряжении между четырьмя полюсами: реальным объектом и его качествами, перцептивным (явленным) объектом и перцептивными же качествами. Каузальность разворачивается не в реальном ядре, на периферии – между являющимися нам объектами и их чувственными качествами. В таком случае, единственный возможный вид доступа – это непрямой доступ.
Интерес к спекуляции о реальности, как говорилось выше, неуклонно рос последние несколько лет. Несмотря на то, что подчас проекты спекулятивных философов выглядят несколько поверхностными и слишком претенциозными, идеи Мейясу, Харамана, Брассье и других занимают важное место в современных философских дискуссиях. На сегодняшний день тяжело представить топографию академической философии без них. В этом смысле осмысление и критическая работа над перечисленными темами еще должна быть проведена.
Рэй Брассье известен не только как подающий надежды англоязычный философ, но и как переводчик французской мысли на английский язык. Брассье дистанцируется от большей части философских течений, в том числе и от спекулятивного реализма, аргументируя это их непоследовательностью и нежеланием быть достаточно радикальными. Современная философия пытается «отвести угрозу нигилизма, отстаивая опыт смысла, который понимается как определяющая черта человеческого существования, начиная с просвещенческой логики расколдовывания» – пишет он в «Nihil Unbound».
В своих работах Брассье пытается совместить наработки современных французских философов – А. Бадью, Ф. Ларуель, К. Мейясу – с открытиями когнитивных наук, нейрофилософии и натурализма, чтобы довести дух нигилизма до предела. Позиция Брассье, тем самым, можем быть описана как радикальный нигилизм. Он заявляет, что между человеком, как носителем субъективности, и тотальностью материального мира вокруг существует непреодолимый разрыв. Мир вокруг не просто не зависит от человека, но безразличен и даже враждебен ему.
Именно в последовательном нигилизме приоткрывается возможность для спекуляции – возможность схватить абсолютную истину о мире, истину, избавленную от слишком человеческого. Философам следует прекратить выступать в качестве стражей смысла существования и жизни, и встретиться с лицом к лицу с тотальным ничто.
В качестве дальнейшего чтения хотелось предложить несколько вводных текстов. Во-первых, следующие обзорные работы: Paul Ennies «What People are Saying about Continental Realism?», Peter Gratton «Speculative Realism. Problems and Prospects». Levi Bryant, Nick Srnicek, Graham Harman «The Speculative Turn». К основным работам К. Мейясу относятся эссе «После конечности», «The Number and the Syren» и частично опубликованная диссертация «Devine Inexistence» в монографии «Quentin Meillassoux. Philosophy in the Making». Среди публикаций Хармана стоит выделить переведенную книгу «Четвероякий объект», «Tool Being: Heidegger and and the Metaphysics of Objects», «Guerilla Metaphysics: Phenomenology and the Carpentary of Things». Более детальное изложение идей Брассье можно найти в его главном труде – «Nihil Unbound: Enlightenment and Extinction».
В качестве дальнейшего чтения хотелось предложить несколько вводных текстов. Во-первых, следующие обзорные работы: Paul Ennies «What People are Saying about Continental Realism?», Peter Gratton «Speculative Realism. Problems and Prospects». Levi Bryant, Nick Srnicek, Graham Harman «The Speculative Turn». К основным работам К. Мейясу относятся эссе «После конечности», «The Number and the Syren» и частично опубликованная диссертация «Devine Inexistence» в монографии «Quentin Meillassoux. Philosophy in the Making». Среди публикаций Хармана стоит выделить переведенную книгу «Четвероякий объект», «Tool Being: Heidegger and and the Metaphysics of Objects», «Guerilla Metaphysics: Phenomenology and the Carpentary of Things». Более детальное изложение идей Брассье можно найти в его главном труде – «Nihil Unbound: Enlightenment and Extinction».