Афиша/рецензии
Dead Dad, и опять, и опять
О поэтическом вечере Лидии Юсуповой в Некрасовской Библиотеке
Автор статьи: Константин Чадов
Фотографии: Армен Тер-Месропян
Фотографии: Армен Тер-Месропян
Публикация: 18/04/17
14 апреля в некрасовской библиотеке состоялся поэтический вечер Лидии Юсуповой – поэтессы, которая в этом году издала сборник «Dead Dad». Лидия живёт за границей с 1996 года, лишь изредка посещая Россию, но при этом участвует в её поэтической жизни: она публиковалась в антологии «Освобожденный Улисс», журналах и альманахах «Петербургские чтения», «Тритон», «Urbi», ей был посвящен один из номеров журнала «Воздух». Лидия прочла стихотворения из своей последней книги и несколько новых текстов. По сравнению с проходящими здесь же «Позициями», более монологичный вечер Лидии Юсуповой, стал совершенно новым опытом.
В Некрасовской библиотеке вот уже почти год проходят «Позиции» – так называются вечера, на которые поэтов и/или поэтесс приглашают по двое, предлагая им не только прочесть свои стихи, но и поговорить друг с другом, сравнив свои подходы к тексту. Когда подключается публика, звук становится по-настоящему многоканальным – затронуть успевают многое. На «Позициях» уже успели встретиться Антон Очиров и Ян Выготский, Оксана Васякина и Вадим Банников, Кирилл Корчагин и Екатерина Захаркив.
Вечер, состоявшийся 14 апреля, отличался ото всех остальных – на этот раз участник был всего один, но такое смещение к моно-говорению не смотрелось чуждо на фоне диалогичных «Позиций». Лидия Юсупова, поэтесса, которой он был посвящен, живёт в Центральной Америке, Белиза, и в Москве бывает редко, оттого, наверное, на её выступление собралось куда больше людей, чем обычно приходит на «Позиции». Юсупова читала тексты из своего последнего сборника, Dead Dad, который в этом году выиграл премию «Различие». В конце вечера Лидии вручили приз – матрёшку, которую расписал Павел Пепперштейн (он в январе тоже участвовал в «Позициях»). Впрочем, до конца ещё было нужно добраться – и поэтессе и слушателям.
В одной из своих статей литературовед Денис Ларионов удивлялся тому, что сюжеты стихотворений Лидии Юсуповой из её прошлых сборников очень сильно напоминают остросюжетные американские фильмы (но никак не арт-хаус, уточняет он); Ларионов не избавился от этого ощущения и после того, как сама Юсупова сказала ему, что все тексты основаны на реальных событиях. Судя по всему, не изменила она своей технике и сейчас, во время написания стихотворений из последнего сборника, вот только теперь сюжет притупился, и по телу режут тупым же ножом – от этого только больней. Сюжет стихотворения, героиню которого просят лишить молодого парня девственности перед тем, как его отправят в Афганистан, скорее напоминает «Груз 200», чем какой-нибудь боевик. Нечто подобное можно было прочесть у Елены Фанайловой (…Они опять за свой Афганистан), но если в её тексте коллажная техника распыляла все переживания между несколькими персонажами, то у Юсуповой весь страх и безразличие (и страх от безразличия, который испытывают слушатели) ввинчены в одну героиню.
Так происходит и в тексте «Матеюк», героиню которого насилует почти незнакомый ей человек; стихотворение завершается отупелым повторением:
Так происходит и в тексте «Матеюк», героиню которого насилует почти незнакомый ей человек; стихотворение завершается отупелым повторением:
если бы малолетка была дома Матеюк бы меня не изнасиловал
мне не повезло
и когда он вернулся он молча лёг на меня и у нас был секс я не
сопротивлялась я только сказала это неправильно я повторяла
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно
мне не повезло
и когда он вернулся он молча лёг на меня и у нас был секс я не
сопротивлялась я только сказала это неправильно я повторяла
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно это неправильно это неправильно
это неправильно это неправильно
Юсупова повторяет эту фразу около двух минут, её речь будто попадает в завихрение, из которого она не в силах выбраться. Это напоминает одновременно и трансовые заклинания, и до невозможного искаженную музыку минималистов, пропущенную одновременно через дилэй и дисторшн – там, где у Филиппа Гласса зацикленная фигура развивает немыслимую скорость, у Юсуповой она наливается и тянется, словно дёготь.
Некоторые принципы построения другой части сборника, цикла «Приговоры» вызывает в памяти уже другую музыкальную фигуру – фугу. В этом цикле Юсупова экспериментирует с жанром вербатим-поэзии – тексты, ставшие основой стихотворений, поэтесса находила на сайтах, посвященных юридической и адвокатской практике, ими стали в первую очередь протоколы судебных заседаний и приговоры по уголовным делам. (Один из этих текстов, написанный вскоре после декриминализации семейных побоев, можно найти здесь). Раз за разом в нём повторяется фраза «причинил ей/испытала физическую боль», только изъятая из документа и помещенная в поэтический текст, она перестаёт быть безличной казенной формулировкой, а наливается (повторим это слово) настоящей болью. Поэтическая речь Юсуповой вечно колеблется между этих двух полюсов – живым словом и омертвелой схемой, фразой и формулой, которая сама хуже любого физического насилия умаляет человека и его страдания.
Некоторые принципы построения другой части сборника, цикла «Приговоры» вызывает в памяти уже другую музыкальную фигуру – фугу. В этом цикле Юсупова экспериментирует с жанром вербатим-поэзии – тексты, ставшие основой стихотворений, поэтесса находила на сайтах, посвященных юридической и адвокатской практике, ими стали в первую очередь протоколы судебных заседаний и приговоры по уголовным делам. (Один из этих текстов, написанный вскоре после декриминализации семейных побоев, можно найти здесь). Раз за разом в нём повторяется фраза «причинил ей/испытала физическую боль», только изъятая из документа и помещенная в поэтический текст, она перестаёт быть безличной казенной формулировкой, а наливается (повторим это слово) настоящей болью. Поэтическая речь Юсуповой вечно колеблется между этих двух полюсов – живым словом и омертвелой схемой, фразой и формулой, которая сама хуже любого физического насилия умаляет человека и его страдания.
Аналогия с «Фугой смерти» Целана тем более справедлива, что и у него, и у Юсуповой пострадавшие оказываются отчуждены даже от своих имён: формулировка ФИО, замещающая имена персонажей, встречается в тексте 67 раз. Точно такой же коррозии подвержены даты и места: текст будто вываливается из времени, хочет ускользнут от ответственности, но раз за разом обнаруживает сам себя:
Федеральным законом № 8-ФЗ от 07.02.2017г. / «О внесении изменений в ст. 116 Уголовного кодекса Российской Федерации», / вступившим в силу 7 февраля 2017 года, / преступление, предусмотренное ст. 116 УК РФ / в отношении / близких лиц / декриминализировано / и переведено в разряд административного правонарушения.
Правда, в отличие от Целана, у персонажей Юсуповой (реальных, напомним, людей), нет даже своего голоса, они безмолвны, и уже сама поэтесса берётся рассказать их истории. Но возможно, было бы лучше, если бы эти истории никогда не пришлось рассказывать. «Трижды блажен, кто введёт в песнь имя», написал Мандельштам в 1923 году. Имя, название «исцеляет от беспамятства», делает человека и песнь видимыми и слышимыми. Но порой причина, по которой имя человека кристаллизуется и делается явным, слишком страшны, чтобы им радоваться. Цикл «Приговоры» предваряет обращение к Виталию Игоревичу Мингазову, ставшего жертвой гомофобного убийства»:
«Дорогой Виталий Игоревич, простите меня, что я пишу о Вас, называю Ваше имя, рассказываю о Вас. Я хочу, чтобы Вы были живы и я о Вас ничего не знала. <…> Я не понимаю, за что можно было вас ненавидеть. Я не понимаю саму возможность Вас ненавидеть. Дорогой Виталий Игоревич, позвольте мне сказать Вам: я Вас люблю».
Но, раз это случилось, молчать об этом нельзя, сколь бы болезненным ни был опыт проживания этой травмы для поэтессы и слушателей. Едва ли сама Лидия Юсупова хотела, чтобы так получилось, но из-за скученности и спёртого воздуха (окно не открывали) на втором часу чтения приговоров действительно можно было ощутить себя в зале суда, где монотонная речь погребает под собой любое живое чувство. Поэзия в данном случае – мера сопротивления этому погребению.